Творчество добровольцев

Сады здесь были великолепные. Весной они тонули в бело-розовой пене цветения. Осенью - груды янтарных и пурпурных плодов расцвечивали блекнувшие пейзажи. Странно казалось бы, откуда у потомственных горожан тяга к земле. Но, тем не менее, она оживала в каждом новом поколении, сады цвели и плодоносили.

Обычно садоводы хозяйничали семьями. Одиночки - как правило, разведенные женщины, нанимали работников. Те, зная, что с этой публики много не получишь, довольствовались скромной платой и часто оказывали земледельческие услуги в кредит. Было несколько одиноких хозяек, которые платили всегда аккуратно, но это была «особь статья», вдовы дипломатов и экономистов-международников, с незапамятных времен затесавшихся в ряды тружеников серпа и орала. Одна из них, Лукерья Августовна, так была привязана к своему саду, что жила на даче с апреля по октябрь, не боясь холодов. «Как ты, Лека, не боишься?- вопрошали подруги - соседки.-А вдруг ограбят?» Грабить было нечего. Всей округе это было хорошо известно.

Неказистый крепенький деревянный домик отапливался печкой-буржуйкой. Три окна смотрели во все стороны света, с четвертой стороны - дверь. Допотопная кровать с шариками, резной стол, шифоньер, разномастные стулья –вот и вся мебель. И еще сетчатые стеллажи, на которых сушились яблоки. Если очередная партия плодов доходила до кондиции - их ссыпали в мешок из суровой ткани, завязывали суровой ниткой и ставили у порога. Когда мешков набиралось несколько- Лукерья звонила в расположенный рядом монастырь, и оттуда приезжала телега, запряженная мохнатой лошадкой. Ясноглазые, улыбчивые монахини, благодаря и кланяясь, забирали мешки, оставляя каравай монастырского хлеба или чувал пряников. Иногда с матушками приезжали девочки-воспитанницы в темных платьях и белых платочках. Выбравшись из монастырских стен, они весело щебетали, их голоса сливались с птичьим пением. На стезю монашеского подвига юницы восходили не торопясь, привыкая сызмала.

После отъезда сестер и воспитанниц становилось пусто. Лека некоторое время бесцельно бродила по саду, щурясь на ослепительное солнце, изредка наклонялась и поднимала упавшее яблоко. Надкусывала, с наслаждением втягивала в себя винную свежесть плода. Вся ее жизнь представлялась ей упавшим перезрелым яблоком. Оно сохранило вкус и аромат, но надолго ли? Еще года два-три. А потом? кто будет здесь жить, кто соберет плоды этого сада? На глаза ее навертывались слезы, и она поспешно уходила.

Так прошли и год, и два. На третий, когда Лукерья уже с трудом, поддерживаемая двумя юношами добралась до сада, ее уже ждали. Под одним из старых деревьев стоял стол, накрытый белой скатертью. За столом восседала осанистая игуменья с золотым крестом на груди, рядом с ней занимали места две монахини средних лет и две девушки-послушницы. С краю стола пристроился пожилой мужчина в костюме с галстуком.

Лукерья оформляла дарственную на свой сад в пользу монастыря.

-Берегите его. Это единственное мое сокровище,- проговорила она и заплакала.- Порубят все, коттеджи понастроят…Разорят….

Игуменья обняла ее.

-Дорогая моя! Если бы Вы знали, в какой прекрасный сад Вы войдете! Сам Господь встретит Вас. Это дарение достойно завершит Вашу жизнь. Сад будет цвести и приносить радость людям. Даю Вам слово, пока я, грешная, жива, и мы все живы,- она обвела взглядом присутствующих,- сад будет цел и невредим. Никаких коттеджей не будет. Мы сохраним его.

Она сдержала слово. Две послушницы стали старшей и младшей садовницами. Они закончили Тимирязевку. Под их присмотром в саду спилили старые деревья, затем посадили новые. Весной сад зацвел, как раньше. Пчелы гудели в пышных кронах, обещая богатый урожай.